Поздравляю всех с днем войск противовоздушной обороны! Хочу предложить вашему вниманию воспоминания одного из тех, кто начинал осваивать первые советские зенитные ракеты. Статья была опубликована в одной из белорусских газет в конце 90х. Какой - точно не помню, т.к. у меня только вырезка из газеты (да простит меня автор).
РОМАН С «ТАТЬЯНОЙ»
Советские водородные бомбы не всегда взрывались так, как того хотел начальник 4-го ГУМО генерал-полковник Георгий Байдуков.
В 1961 году в Минском высшем инженерном эенитно-ракетном училище был набор курсантов, прозванный офицерским. Молодых командиров, которые имели среднетехническое образование и успели проявить себя в войсках как перспективные кадры, откомандировали в МВИЗРУ за дипломами высшей пробы.
В первую экзаменационную сессию старлей Павел Гайдуков вытащил билет с вопросом «Устройство термоядерного заряда». Ему вдруг захотелось надерзить преподавателю.
— Разрешите вопрос, товарищ подполковник... Мне отвечать так, как нам читали спецкурс, или же — как на самом деле устроена водородная бомба?
— «Старший лейтенант, вы что себе позволяете». Подполковник Иванов с натяжкой оценил ответ Гайдукова четырьмя баллами, и вышел курсант из аудитории, усмехаясь несколько иронично. Последние года четыре Павел только тем и занимался, что собственноручно собирал и тестировал ужасные «слецизделия». Но обмолвиться про это было нельзя — подлиска о неразглашении...
ДВА В ОДНОМ ФЛАКОНЕ
Отмотаем время назад и обратимся к свидетельствам военных историков.
Так начали создавать «Беркут» — систему противовоздушной обороны столицы СССР Строили 8 баз для хранения и обслуживания зенитных ракет, около 500 километров бетонных дорог, 60 жилых поселков. Благодаря кураторству Берии, к работам широко привлекли советских заключенных и немецких военнопленных.
Для службы в ракетной ПВО понадобились новые офицерские кадры, поскольку было ясно, что какого-нибудь замшелого майора, привыкшего палить по аэропланам из счетверенного пулемета, не приставишь к ракете с ядерной боеголовкой. Но где взять такие кадры?.
По скверным переводным фильмам мне был доподлинно известен облик человека, который своими руками снаряжает атомную бомбу в ее, так сказать, последний путь. Монстроподобный, с лысым яйцевидным черепом профессор-злодей копошится в проводах длинными голубоватыми пальцами и голосом Кощея Бессмертного вещает о своей ненависти ко всему живому на планете. Однако после бесед с живущим сегодня в Минске полковником запаса Павлом Алексеевичем Гайдуковым, одним из сотен тысяч советских людей, вовлеченных в коловерть атомной гонки 1950-60-х годов, представление об этом персонаже радикально изменилось.
Во-первых, о степени учености спеца, занятого обслуживанием ядерных боеголовок. Когда их производство в СССР было поставлено на поток, то с профессорами получилась напряженка. Впрочем, установили опытным путем, что для регламентных работ с ядерными зарядами вполне хватает лейтенантов с образованием, говоря гражданским языком, на уровне техникума.
Таких румяных лейтенантов можно было встретить в привокзальных пивных, где они дожидались электричек, чтобы уехать в свой пригородный гарнизон. Никакие не монстры-человеконенавистники, а веселые парни-холостяки — бабники, не дураки выпить и вообще жизнелюбы. Единственное, что их отличало от нормальных, по нынешним меркам, людей — это фанатичная коммунистическая убежденность и уверенность, что Америку когда-нибудь придется сокрушать термоядерным ударом.
Общим у лейтенантов было и то, что почти все они окончили одно странное военно-техническое заведение в городе Сумы. Малопонятно значась как «в/ч 71542», оно не имело вывески и открытого названия, а чтоб окончательно обдурить ЦРУ, размещалось в спецзоне на территории известного Сумского артиллерийского Краснознаменного училища. Говоря языком современной рекламы, два в одном флаконе.
Если обычный курсант-артиллерист гадал, куда его распределят после выпуска — в Германию (сервизы «Мадонна» и добротное пиво), на Кушку (пыльные бури и самогонка-кишмишевка) или на Дальний Восток (кетовая икра и спирт), то засекреченные курсанты абсолютно точно знали, что служить они будут в Подмосковье (снабжение по высшему разряду и полный набор столичных развлечений). Их готовили исключительно для работы с комплексом С-25 — так после смерти Сталина именовали систему «Беркут».
Для вступления в подобную элиту требовалась идеально чистая рабоче-крестьянская биография. Вполне соответствуя, Паша Гайдуков в 1954 году стал первокурсником военного училища-призрака. Крестьянский сын, он родился в 1936-м в селе Чёлхов на Брянщине близ стыка границ России, Украины и Беларуси, где, как повелось говорить, один петух на три республики поет. Гордился отцом Алексеем Илларионовичем, который едва умел читать и писать, однако же до войны был председателем колхоза, а в 1945-м дошел до Берлина.
Одно из самых сильных впечатлений курсанта Гайдукова пришлось на 1956 год. Команда старшекурсников вернулась со стажировки на одной из подмосковных баз ПВО и под большим секретом сообщила удручающую новость. Оказывается, американцы безнаказанно летают над Москвой на высотных самолетах-разведчиках. Считай, что какают на голову Никите Сергеевичу. Советские истребители достать их не могут, а наводить с большой точностью ракеты мы пока не умеем. Объединенное партийно-комсомольское собрание курсантов постановило без протокола: учиться, учиться и еще раз учиться — так, чтобы в ближайшее время дать достойный отпор зарвавшимся янки.
СЕКРЕТНАЯ БАЗА В ГОЛИЦЫНО
Вступивший в ряды КПСС в 1957 году, Павел Гайдуков четко выполнил первую часть обещаний перед Партией и Родиной: в том же году получил диплом с отличием. В Москве на улице Интернациональной. 8, в управлении кадров войск ПВО, свежеиспеченному технику-лейтенанту отказали в его желании командовать взводом. А ведь хотел работать именно с личным составом! Со времен курсантской службы, когда был комсоргом дивизиона, считал, что умеет управлять людьми. Нет, сказали кадровики, отцов-командиров в войсках с избытком. Зато есть нужда в молодых технарях с пытливым незашоренным умом, которые бы смогли быстро освоить новейшее особо секретное оружие.
Так Гайдуков оказался в окрестностях подмосковного городе Голицыно. что на минском направлении. Одна из баз противовоздушной обороны столицы: хранение и обслуживание тысяч зенитных ракет. Никакой муштры и показухи — военно-техническая интеллигенция этого не переносит. К слову: в свое время очеркисты любили отметить образованность и интеллигентность знаменитого штангиста Юрия Власова — профессионального офицера. Жаль, нельзя было написать, что чемпион служил на подмосковной ракетной базе, только не в Голицыно, а у станции Трудовая на дмитровском направлении.
А в Голицыно опять-таки получилось «два в одном флаконе»: внутри секретной ракетной базы недавно создали изолированную совсекретную часть. Обозначили ее тремя маловразумительными буквами ПРБ, которые расшифровывали столь же невнятно: - передвижная ремонтная база.
Личный состав необычного подразделения был из 36 человек — все офицеры. Говорят, чтобы из новичка вырастить настоящего автогонщика, его вкус к вождению нельзя портить малолитражкой, а надо сразу усаживать за штурвал «Формулы». Свеженабранным в ПРБ лейтенантам объявили, что ничем другим, кроме водородных бомб, они заниматься не будут. Несколько месяцев, пока на базу не доставили «специзделия», зубрили теорию под руководством приезжих специалистов, а в 1958 году поступило реальное термоядерное оружие.
Офицер-мотострелок обязан уметь разобрать-собрать пулемет с закрытыми глазами. Офицер-атомщик Павел Гайдуков мог бы и сегодня наощупь снарядить боеголовку первой зенитной ядерной ракеты 207Т, которая с 1957 года серийно выпускалась на Тушинском машзаводе и на военном жаргоне звалась «Татьяной». Помнит: блок управления термоядерным зарядом, собственно заряд в виде укрытого литиевыми брикетами шара диаметром 30 сантиметров (этот шар можно было поднять одной рукой), 16 серебряно-цинковых батарей общим напряжением 24 вольта... Но, разумеется, никто на базе вслепую не действовал. При проведении регламентных работ смотрели не в оба, а четыре и шесть глаз.
Ведущей фигурой был не командир базы — должность в общем-то номинальная, а главный инженер Владимир Петрович Партанский, командовавший в Великую Отечественную батареей «Катюш». Ух, как он дрючил лейтенантов! «Регламент» начинался с того, что в опломбированном помещении мыли спиртом все, что можно. Исполнитель и контролер облачались в белые халаты, после чего контролер громко зачитывал пункт инструкции: - «Отсоединяем клемму номер один». Инструкцию все знали наизусть, но таков был порядок. Когда клемма отсоединялась, в специальном журнале делали этапную запись и ставили две подписи. Озвучивался следующий пункт: «Отсоединяем клемму номер два». Снова запись в журнале и две подписи...
Самым важным тестом был замер разницы во времени между моментами взрывного сжатия заряда и выброса потока нейтронов. Делалось это на имитаторах и постепенно превратилось для молодых офицеров в рутинную работу. Лихачества на службе не допускали, но естественно хотелось отвлечься - развлечься. Избыточную энергию обращали на спирт марки ВО («высшая очистка»). Его выдавали по два литра на операцию с каждым зарядом. Вот только как вынести?..
РОМАНТИЧНО БЫТЬ АТОМЩИКОМ
Офицеры ПРБ в сравнении с прочими армейцами были людьми весьма небедными. Если обычный лейтенант-взводный получал в 1958 году 900 рублей, то наш лейтенант — 1200. Плюс двадцать процентов, как выражается Павел Алексеевич, «неизвестно за что». Плюс дополнительный отпуск и еще какие-то блага. Единственное, чего не смог добиться персонал базы, это бесплатное усиленное питание. Отдельные «вожделенцы» строго градируемых льгот экспериментировали с подкладыванием индивидуальных дозиметров под боеголовки ракет, но ничего им не выгорело. В верхах посчитали, что служба на базе достаточно безопасна. Если не станешь лапать голыми руками плутониевые полушария, а будешь строго следовать инструкции, то жизнь проживешь долгую и счастливую, сохранив все функции организма и наплодив вполне здоровых детей (опыт последующих десятилетий дал немало примеров тому).
Если офицер-атомщик мог позволить себе каждый день бутылку коньяка, то зачем ему выносить казенный спирт? А, наверное, это и спорт такой, и просто свойство русской натуры Но на пути через КПП вставала зловещая фигура подполковника К-ва — командира батальона внешней охраны. Атомщики сердито говорили, что в войну он служил в заградотрядах.
Когда в офицерском общежитии иссякали запасы 96-градусного горючего, то разыгрывали очередной спектакль под названием «Вынос пораженного потоком жестких нейтронов». В две состыкованные плащ-палатки заворачивали «жертву» и бегом через контрольно-пропускной пункт. На ходу деловито роняли: «Надо срочно в медсанбат – сделать дезактивирующую инъекцию». Охрана опасливо сторонилась, не зная, что в специально устроенных клапанах плащ-палатки укрыты емкости со спиртом.
А вообще светло-ностальгические воспоминания Павла Гайдукова связаны с регулярными наездами в Москву конца 1950-х годов. Наличность позволяла не только сходить на знаменитые танцевальные вечера в Центральном доме Советской Армии, где у входа всегда стояла толпа девушек, ожидающих приглашения какого-нибудь офицера, но и добыть билеты в любой театр, получить пригласительный в Дом литератора, заиметь расположение швейцара ресторана «Пекин». В знаменитых компаниях физиков-и-лириков его принимали за своего, и хотя Павел молчал «как рыба об лед» насчет профессии, многие догадывались, что он имеет отношение к тем, о ком снимут фильм «Девять дней одного года».
«ИЛЬ ПОЕХАТЬ ЛУЧШЕ К ЯРУ?..»
Да. он мог бы кое-что рассказать о своих командировках на ракетный полигон Капустин Яр на севере Астраханской области. Так ведь не расскажешь! Только обмолвись насчет географии — весной море тюльпанов, а летом суховеи и наводящее тоску посвистывание сусликов, как тебя немедленно возьмет в разработку военная контрразведка. Впрочем, успехи, достигнутые в Капъяре советской военной наукой, были уже «широко известны в узких кругах».
Специалисты знали, что первый запуск ракеты с реальным ядерным зарядом был сделан 2 февраля 1956 года. В этот день с Капустиного Яра стартовала ракета Р-5М с ядерной головной частью, разработанная в ОКБ-1 под руководством Королева. Пронесшись 1200 километров над головами ничего не подозревавших советских граждан, она доставила свой грозный груз к цели. Взрыв в пустыне близ казахстанского города Аркалык имел мощность 0,3 килотонны. За создание ракеты, способной нести ядерный заряд. Королев получил свою первую Золотую Звезду Героя Социалистического Труда.
Но лишь самое ограниченное число посвященных знало о неудачах и даже катастрофах, случавшихся на полигоне.
Эту историю Павел Гайдуков таил в себе четыре с лишним десятилетия. И лишь в нынешнем феврале он попросил журналиста записать свои воспоминания.
...В октябре 1959 года команда из тринадцати офицеров базы Голицыно прибыла в очередную командировку в Капустин Яр. Уже на полигоне узнали, что предстоит не имитационная телеметрия, а подготовка боевых термоядерных зарядов для реальною взрыва — планировались Государственные испытания. Душевный подьем был необыкновенный! Если звездный час офицера-танкиста или мотострелкэ — атака в поле, то для военного атомщика — натурный ядерный взрыв.
Утром 27 октября самолетом в сопровождении двух офицеров КГБ «откуда-то» прибыли две термоядерные боеголовки к ракетам 207Т. Начало съезжаться высокое начальство. Вечером 28 октября колонна техники сопроводила ракету с площадки № 54, где Гайдуков участвовал в ее снаряжении, на пусковую площадку № 51. Это примерно в двухстах километрах от Сталинграда.
Ночь перед пуском Павел провел в бункере у стартового стола — следил за системой энергопитания и обогрева боевой части ракеты. Он был тем специалистом, который последним замыкает контакты, после чего боеголовка начинает «жить».
Случилось тогда одно забавное происшествие. Раздался телефонный звонок дежурного по полигону, и старший лейтенант привычно ответил: "Гайдуков слушает». А надо сказать, что руководил госиспытаниями начальник 4-го Главного управления Министерства обороны (а в масштабе всех Вооруженных Сил именно оно занималось испытаниями новой техники и вооружений) генерал-полковник авиации Георгий Филиппович Байдуков. Тот самый Герой Советского Союза, который в предвоенные годы вместе с Чкаловым совершал знаменитые беспосадочные перелеты. Самое высокое начальство должно было появиться непосредственно перед пуском ракеты.
Фамилии Гайдуков и Байдуков созвучные, и дежурному показалось, что ответил ему генерал. С испугу бросил трубку и начал обзванивать командование полигона — мол, проморгали приезд Байдукова, а тот уже объявился на стартовой площадке и принял командование на себя. Переполоху было... Утром на общем построении старшего лейтенанта Гайдукова предъявили только что прилетевшему генералу Байдукову.
— Так вот ты какой — мой «двойник». Надеюсь, что командовал правильно?..
Павел набрался смелости и попросил разрешения остаться на площадке. Пуск он наблюдал из бункера в 70 метрах от точки старта. Поздняя осень в Сальских степях — время мрачно-ненастное. «Татьяна» ушла в небо, плотно завешенное тучами
Программой испытаний взрыв планировался на высоте 20 тысяч метров. Имитировали поражение группы высотных стратегических бомбардировщиков. Мощность заряда, рассказывает Павел Алексеевич, была примерно такая же, как у бомбы, что разрушила Хиросиму — около 20 килотонн. Плазменный шар должен был вспыхнуть не вертикально над стартовой площадкой, а в 30 километрах в стороне. Для надежной регистрации параметров взрыва требовалась хорошая видимость в районе боевого поля. Поэтому небо в той зоне очистили от облаков — покружил специальный самолет и, рассеяв химические реагенты, вызвал искусственный дождь. На многочисленных аэростатах, которые подвесили в «окне» на высотах от одного километра до двадцати, работали датчики. Взрыв ожидался через 25-30 секунд после старта ракеты.
ПОМИНКИ ПО БОЕГОЛОВКЕ
Случилось неожиданное. Не катастрофа, но все же... В системе автономного управления ракеты произошел сбой; предохранительно-исполнительный механизм (ПИМ-2) в момент снятия ступени предохранения по высоте замкнул цепь подачи сигнала на самоликвидацию боеголовки. (Позже всю партию ПИМов этой модификации заново испытают в лаборатории и выяснят, что 17 процентов устройств работают неправильно.) Минимальная высота, на которой допускался аварийный ядерный взрыв, изначально определена была в 5 тысяч метров. И ровно в пяти километрах от земной поверхности (а не в двадцати!) рванула термоядерная начинка «Татьяны».
На стартовой позиции к тому моменту воцарилось нервно-радостное возбуждение. Молодые офицеры, не занятые у приборов, выскочили из бункера наружу Ну очень хотелось «на свежем воздухе» ощутить ядерный взрыв! Знали, что после успешных испытаний будет сначала банкет, а потом прольется дождь наград. Весело толкали друг друга в бока и назначали: тебе — орден «Зять-герой», а тебе — медаль «За освобождение ресторана «Прага». Гайдуков запомнил, как его начальник инженер-капитан Коля Рябцев дурашливо кричал, что орден ему без надобности, орденов у него уже хватает, а нужна исключительно денежная премия — погасить долг в рюмочной у Белорусского вокзала.
И тут шарахнуло.
Кто не успел еще выйти из бункера и толпился в узком проходе у броневой двери — тех взрывной волной вдавило обратно так, что на задницах измерили расстояние до конца коридора. Легче было снаружи. Людей словно бы ударило тяжело набитыми шерстью мешками. В офицерской столовой в этот миг пакетами вылетали широкие оконные рамы. Так что проводить поминки по безвременно скончавшейся водородной бомбе оказалось негде. Вообще же стекла вылетали в радиусе до 50 километров.
Наблюдал ли Гайдуков вспышку в небе? Нет. Мощность взрыва оказалась недостаточной, чтобы полностью испарить облака. Ощутил лишь накатившую волну тепла — словно от гигантского калорифера.
Начальство разъехалось мрачным, начались предварительные разбирательства Вдруг 3 ноября поступила команда готовить к взрыву вторую боеголовку. На этот раз присутствовать у старта разрешили минимуму людей. Гайдуков с сослуживцами наблюдал испытания с 54-й подготовительной площадки. Вышли наружу, задрали головы, и... произошло то же самое, что и 29 октября. Полный провал Государственных испытаний.
Кажется, никого тогда особо не наказали: на то и испытания, чтобы выявить дефекты. А как насчет облучения и радиоактивного загрязнения? Сталинград ведь совсем рядом... Сегодня можно изумиться хладнокровию военных, которое бытовало в 1950-60-х годах по отношению к ядерным испытаниям и радиационной опасности. Спецы делали интересное и хорошо вознаграждаемое дело, а то, что где-то попутно «Чижика съели» — это уже представлялось вторичным.
Полковник запаса Гайдуков не принадлежит к числу безоглядных ядерных «оптимистов». Но где-то в его суждениях проскальзывают, как мне кажется, кастовые интонации военных-атомщиков. Смысл следующий: в отличие от того же Чернобыля, когда в небо поднялись тучи радиоактивных частиц, высотный взрыв, при котором не было гриба, то есть касания земной поверхности и выноса загрязненной почвы, а сам заряд «выгорел» целиком, - такой взрыв представлял относительно невеликую опасность...
У него во многом типичная судьба советского офицера: россиянин по месту рождения, учился на Украине, служил на советских просторах от Беларуси до Дальнего Востока (плюс год во Вьетнаме), карьеру завершил полковником в штабе БВО и остался в Минске после выхода на пенсию.
Как сегодня оценивает прожитое Павел Гайдуков?
— Не буду ссылаться на то, что, мол, время было такое. Но, к слову, оно действительно было таким. Амбиции Сталина и закидоны Хрущева много стоили человечеству. Разумеется, и американские президенты были не ангелы. Но то, что мир устоял, доказывает, что палец на ядерной кнопке у нас держали не окончательные идиоты.
Сергей КРАПИВИН
Свежие комментарии